Кажется, всегда. Говорили, что после холокоста поэзии больше быть не может. А была, и даже неплохая. Несмотря ни на что.
И, кажется, это не последний раз, когда кажется, что жизнь кончилась. Есть какая-то издевательская ирония в том, что события семидесятилетней давности заставили мир поверить в то, что такое не может повториться снова, а в итоге именно они и стали каким-то извращённым поводом для того, что происходит сейчас.
Но хранить память о мирной жизни очень важно. Этот бесконечный февраль однажды закончится, и нам жить с тем, что в нас после него останется. И очень важно и нужно, чтобы мы не разучились ходить на фесты и постить сторис. Потому что из этих мелких зёрнышек жизнь и будет восстанавливать саму себя, когда придёт время.
Кажется, всегда. Говорили, что после холокоста поэзии больше быть не может. А была, и даже неплохая. Несмотря ни на что.
И, кажется, это не последний раз, когда кажется, что жизнь кончилась. Есть какая-то издевательская ирония в том, что события семидесятилетней давности заставили мир поверить в то, что такое не может повториться снова, а в итоге именно они и стали каким-то извращённым поводом для того, что происходит сейчас.
Но хранить память о мирной жизни очень важно. Этот бесконечный февраль однажды закончится, и нам жить с тем, что в нас после него останется. И очень важно и нужно, чтобы мы не разучились ходить на фесты и постить сторис. Потому что из этих мелких зёрнышек жизнь и будет восстанавливать саму себя, когда придёт время.